— А разве тебе… не будет больно? — осторожно спрашиваю я, нервно крутя на безымянном пальце правой руки золотое колечко с замысловатой резьбой. — Видеть меня счастливой… с другим?
— Не будет, — с небольшим вздохом и негромко, но уверенно отвечает Роузмари. — Я знаю, что чувство к Ричарду до сих пор живет в твоем сердце и никогда не умрет.
— Правильно, — горячо подтверждаю я.
— Но знаю и то, что есть в нем место и для другой любви: живой, которая будет каждый день развиваться, изменяться и крепнуть. — Она снова вздыхает — устало, но отнюдь не убито. — Я до сих пор под впечатлением того, что увидела у вас этого парня. Все раздумываю, анализирую, прикидываю. Я, конечно, почти не знакома с ним, к тому же была ослеплена жестоким обманом зрения… но мне почему-то кажется, что он из тех, кому можно доверять…
— Не знаю, не знаю, — с притворным безразличием говорю я. — Делать выводы о человеке, можно сказать постороннем, не имеет смысла. Скорее всего, ошибешься.
— Да, — задумчиво бормочет Роузмари. — Естественно. Но ведь тебя никто не торопит. Присмотрись к нему, проверь, интересно ли тебе с ним. Вы еще встретитесь? — Она смущенно усмехается. — Прости, конечно, что любопытствую.
— Вряд ли, — как можно более спокойно отвечаю я, впервые задумываясь о том, что Дэниел не спросил, ни можно ли навестить нас завтра, ни, к примеру, что мы делаем в следующие выходные.
Зато у него есть мои телефоны, напоминаю себе я, не желая вешать нос раньше времени. И он изъявил желание найти мне другую работу. Может, позвонит.
— Ладно, там видно будет, — совершенно успокоившись, по-моему даже с улыбкой, говорит Роузмари.
Вообще-то она женщина мужественная, перенесла смерть сына весьма и весьма достойно: не падала в обмороки и не распускала себя до состояния, из которого выход один — больница. Все ее страдания внутри, но порой малая их часть все-таки прорывается наружу.
— Спокойных тебе снов, — ласково говорит она. — Поцелуй Лауру.
— Обязательно, — исполненным благодарности голосом бормочу я.
В воскресенье я, хоть и не признаюсь себе в этом, целый день жду звонка, но Дэниел не звонит. Было бы проще не думать о нем, если бы Лаура не изводила меня нескончаемыми вопросами: «Любит ли Дэн мороженое с фисташками и пеканами?», «Всех ли он, по-твоему, перебил ядовитых змей или одна исхитрилась и укусила его?», «Не могла бы ты ему позвонить и проверить, живой ли он?», «Можно на свой день рождения я приглашу не только Джуди, Сэнди и Кэрри, но и Дэна?».
К болтливости и любознательности дочери я привыкла и приспособилась, но сегодня все ее мысли о Дэниеле и каждый связанный с ним вопрос ставит в тупик.
Под вечер мне делается совсем тоскливо, но я вдруг вспоминаю о том, что Дэниел собрался устроить меня на работу, и настроение вмиг подскакивает. Звонить раньше, чем этот вопрос решится, он наверняка не будет, думаю я. Значит, надо подождать до конца следующей недели, а пока правда поинтересоваться особенностями этой работы. Напрягаю память, вспоминаю, что одна из моих бывших сокурсниц сразу после выпуска связалась с живописью, обзваниваю тех, чьи телефоны есть в моей записной книжке, с горем пополам раздобываю номер Жаклин и звоню ей. Она говорит, что с картинами давно не работает, но обещает побеседовать с неким Джо, который как раз продает произведения искусства. Жду, когда она перезвонит, с огромным нетерпением, вдруг приняв твердое решение: если повезет, смело взяться за новое дело и, вопреки всем своим страхам и неудачам, преуспеть в нем. Чтобы доказать, что я чего-то стою, не только себе и дочке, но и Дэниелу.
И Ричарду тоже. Не сомневаюсь, что неким неведомым мне способом он наблюдает за нами из какого-то таинственного источника и знает обо всем. Интересно, не больно ли ему, не обидно ли, что в его одежде по нашему дому расхаживал другой мужчина? Качаю головой. Нет. Во мне живет необъяснимая уверенность, что теперь Ричард чужд земной злобы и глупой ревности, что придает значение лишь самому существенному и все до мелочей понимает.
Жаклин звонит через два часа, когда я уже уложила Лауру спать и готовлюсь ко сну сама.
— Еле поймала его, — говорит она, в шутку отдуваясь. — Он то не может говорить, ибо беседует с клиентом, то недоступен. Работает не покладая рук.
— Даже в воскресенье вечером? — немного пугаясь, спрашиваю я.
— А ты как думала? — Жаклин усмехается. — Жизнь художников не вписывается в общепринятые правила, тем более богачей коллекционеров. Если задумала иметь с ними дело, имей это в виду.
Кто будет сидеть по выходным с Лаурой? — быстро соображаю я. Мама с папой? Роузмари и Джералд? Впрочем, ни те, ни другие, думаю, не откажутся, будут даже рады. А со временем, если дело пойдет, можно будет, когда необходимо, нанимать бебиситтер. Потом Лаура подрастет и будет спокойно оставаться одна.
Ловлю себя на том, что для достижения цели я готова на все. А стоит ли игра свеч? — задаюсь вопросом. Жаклин рассказывает о причудах живописцев и почитателей их таланта, а я слушаю ее вполуха и не перестаю размышлять.
Если график будет совсем ненормированный, может в некоторые дни буду раньше освобождаться, тогда сразу забирать Лауру из сада и уделять ей как можно больше внимания. Если стану неплохо зарабатывать, будем путешествовать и устраивать себе праздники. Перед глазами проносятся туманные картинки будущего, о котором еще позавчера не приходилось и мечтать. В носу приятно покалывает…
— В общем, вот его телефон, я ему про тебя рассказала, — произносит Жаклин. Спохватываюсь, беру ручку и блокнот и записываю номер.