По прихоти судьбы - Страница 25

Дэниел уверенным жестом прижимает меня к груди, ведет к дивану и усаживает рядом с собой.

— Тебе, наверное, не понять… — жалобно бормочу я, всеми силами стараясь успокоиться.

— Я понимаю, все понимаю, — бормочет Дэниел, гладя меня по голове и по спине. — Ты не готова к этому разговору, ни о чем не задумывалась или просто еще не решила…

— Да, — перебиваю его я. — Я не совсем готова. То есть мне кажется, что… я не против… Но сказать наверняка…

Дэниел кивает и крепко меня обнимает.

— Я подожду. И, что бы ты ни решила, попытаюсь понять, обещаю.

У меня на душе вдруг делается тепло и легко. Доверчиво кладу голову на плечо Дэниелу и на минутку закрываю глаза, всецело отдаваясь этому отрадному чувству.

7

— А ты? — Поднимаю голову и смотрю на Дэниела с полушутливым сомнением. — Неужели ты готов принять нас — вдову и ее ребенка? — С улыбкой прищуриваюсь. — Ты же сам говорил, что не создан для семьи. Что только мучил бы и детей, и жену.

Дэниел смотрит на меня серьезно и открыто. Я уже знаю: что бы он ни сказал, я во все поверю.

— Я в самом деле так считал. Пока не познакомился с вами… Сам удивляюсь.

У меня в голове проносится весьма неприятная мысль. Я сдвигаю брови, чуть отстраняюсь и упираю руки в боки.

— А может, ты это делаешь из одной порядочности? Может, просто решил сжалиться над нами? Тогда…

Дэниел нетерпеливым жестом просит меня замолчать и закатывает глаза.

— Опять ты про жалость! Я же не раз повторял: дело совсем не в ней. — Он крепко обнимает меня и непродолжительно целует в губы, отчего с меня мгновенно соскакивает вся воинственность. — Я не жалею тебя, — протяжно произносит Дэниел. — Ты будишь во мне совсем другие чувства. Давай больше никогда не возвращаться к этой теме, а?

— Хорошо, — соглашаюсь я, удивляясь своей сговорчивости и податливости.

— Обещаешь? — с дурашливой суровостью спрашивает Дэниел.

Киваю.

— Отлично. — Он целует меня в кончик носа, и в эту секунду мне кажется, что настал долгожданный вечный покой, награда за прежние тревоги, страдания и утраты. — Гулять еще пойдем?

Повожу плечом.

— Можно было бы… Но не хочется оставлять Лауру одну. Вдруг проснется? Обнаружит, что, кроме нее, тут больше никого, еще испугается.

Дэниел с готовностью кивает.

— Да, конечно. Я как-то не подумал об этом. Быть отцом мне, знаешь ли, не доводилось. — Улыбается.

Не успев сообразить, что собираюсь сделать, я порывисто наклоняюсь и целую его. Мы долго смотрим друг другу в глаза, но в последнее мгновение я вновь чего-то пугаюсь и отстраняюсь.

— Если хочешь перекусить, можешь сходить один, — говорю я.

— Лучше закажем чего-нибудь в номер, — решительно говорит Дэниел, уже снимая телефонную трубку. — Ты ведь хотела попить холодненького?

— Мы тоже с удовольствием сюда ездили, — говорю я, сидя с ногами на диване и потягивая содовую со льдом. Балкон открыт, пахнущий морем ветерок, свободно входя в комнату, приятно холодит щеки. — С Ричардом.

Мне снова нужно говорить о муже, чтобы Дэниел знал о нас почти все. Он сидит в кресле напротив и, по-моему, готов слушать меня хоть целую ночь.

— Ездить куда-то далеко и надолго у него почти не было возможности. А Кейп-Код он тоже любил… — На миг переношусь в ту пору, когда мы с мужем приехали сюда впервые, еще без Лауры, и возвращаюсь в день сегодняшний.

Дэниел сжимает кулаки, медленно поднимается и становится у окна, вполоборота ко мне.

— Ричард работал в полиции, расследовал разные запутанные дела, — тихо продолжаю я, потерянно глядя в пространство перед собой. — У него был талант. Лучше бы Бог наградил его идеальным слухом или певческим голосом… вместо недюжинного ума и способности разгадывать безумные загадки.

Дэниел поворачивает голову немного в мою сторону, смотрит на меня исподлобья и сильнее обычного сжимает губы. Такое чувство, что он старается приблизить мою беду к сердцу, насколько это возможно.

— Из последней игры победителем вышел не Ричард, — уже почти спокойно, без удушающего порыва разреветься, произношу я. — В подробности своих дел он никогда меня не посвящал — щадил мои нервы. — Печально улыбаюсь, вспоминая, как измученный, порой не спавший двое суток кряду Ричард старательно подбирал слова, кратко описывая мне ход операций. Чтобы ужасы не слишком ужасали, а опасность не нагоняла леденящего страха. — Но последнее дело было настолько чудовищным, что угроза нависла даже над нами с Лаурой.

Опять хочется грызть ногти, а к горлу подступает ком. Но я не плачу и не подношу ко рту руку, просто с минуту молчу, борясь со слезами.

— В разных городах на Восточном побережье стали при непонятных обстоятельствах погибать полицейские и агенты ФБР, — говорю я, немного успокоившись, но еще тише — рассказать предстоит о самом жутком. — И никто не мог найти ни одной зацепки, объяснить мотивы зверств были не в состоянии даже бихевиористы из научного отдела ФБР. Тянулась дьявольская катавасия целых полгода. Потом преступнику наскучило всего лишь убивать, и он стал названивать полицейским и агентам, разумеется изменяя голос, и всячески запугивать их. Определить, с какого номера поступают звонки, никак не получалось.

Чувствую, что руки у меня едва ли не холоднее льдинок, еще не растаявших в стакане с содовой, и отставляю стакан, чтобы не выронить. Какое-то время молчу. Дэниел ни о чем не спрашивает, но стоит мрачный, как мои воспоминания, и недвижимый, точно статуя.

— После бесконечных совещаний, скрупулезных изучений и анализов на след преступника наконец удалось выйти. Оказалось, жертв беспрепятственно себе намечал и убивал не кто иной, как один из них, агент ФБР, страдавший некими немыслимыми психическими отклонениями…