По прихоти судьбы - Страница 4

Значит, так нужно, говорю себе. Да, лучше не ввязываться ни в какие истории. Только бы он правда не оказался преступником. Всматриваюсь в профиль Дэниела и прислушиваюсь к своему сердцу. В нем спокойствие, никаких дурных предчувствий. Впрочем, у мерзавцев это в крови — бесстыдно втираться в доверие и для достижения своих грязных целей выдавать себя за добреньких и порядочных.

— Чайник кипит, — говорю я, заглядывая на кухню. — Прошу к столу.

Иду к плите и выключаю конфорку. Дэниел следует за мной и в задумчивости останавливается на пороге.

— А на сегодня у тебя какие планы?

Поворачиваю голову и в недоумении замираю с чайником в руке.

— Что ты имеешь в виду?

— То, что если ты никуда не уходишь, я мог бы до вечера собрать мебель. Тогда тебе не надо будет отпрашиваться и снова разбираться со «специалистами».

Настораживаюсь. Что-то тут не то… Ему определенно что-нибудь нужно от нас или от нашего дома. Молча хлопаю ресницами, отмечая, что джемпер и джинсы моего незваного гостя насквозь мокрые, но говоря себе, что не стоит придавать этому особого значения. Дэниел засовывает руки глубоко в карманы джинсов и смотрит на меня немного исподлобья и с легким прищуром. Такое впечатление, что мое замешательство его ранит.

— Ты боишься меня, Трейси? — негромко спрашивает он. — Думаешь, что все это странно?

— Гм… — Надо бы соврать — мол, ни капли я не боюсь, но к чему это приведет? — Если честно, да. — Хихикаю, вновь ставя чайник на плиту. — Не каждый день сталкиваешься с людьми, которые будто возникают из-под земли в минуту, когда на твою голову сыплются неприятности, и протягивают руку помощи. Невольно вместо признательности начинаешь терзаться подозрениями.

Черт! Резать в глаза правду-матку еще одна моя дурная привычка. Излишняя честность нередко причиняет больше страданий, чем ложь. Но так уж я устроена — порой просто не могу думать одно, а говорить другое.

— Признаться, я вот сейчас стою и размышляю: а не грабители ли они? — продолжаю я. — Не проверяют ли, сколько в нашей двери замков, какая установлена сигнализация и где расположена гостиная, а где лестница на второй этаж, чтобы заранее наметить план? — Резко умолкаю, вдруг подумав о том, что, если мои предположения бред, Дэниел смертельно обидится.

Но он улыбается и даже понимающе кивает.

— Я болван. Совсем не подумал, что могу тебя просто-напросто испугать. Надо было сразу объяснить, как все получилось. Поверила бы ты или нет… и поверишь ли теперь — не знаю. — Он на миг опускает глаза, снова смотрит на меня своим открытым, немного печальным взглядом и несколько сбивчиво, но спокойно, как тот, кому совершенно нечего скрывать, продолжает: — Сегодня выходной… Мы договорились с приятелем съездить за город, покататься на велосипедах, но у него раньше времени вернулась из командировки сумасшедшая жена…

— Сумасшедшая? — переспрашиваю я.

— Не в прямом смысле, конечно. — Дэниел усмехается. — Просто ее вечно все не устраивает, и она ворчит и орет. Сегодня явилась как раз в ту минуту, когда мы с Роном уже садились в машину. И с ходу подняла крик. Такой-сякой! Траву во дворе сегодня явно не подстригал! На окне в гостиной чуть сдвинута шторка! И куда это вы намылились, бабники несчастные! Наверняка к девкам! — Он закатывает глаза и кривит рот. — Все в таком духе.

Смеюсь. Нет, он определенно не какой-нибудь мерзавец, проносится в голове утешительная мысль.

— В общем, мне пришлось поскорее оттуда исчезнуть, — пожимая плечами, говорит Дэниел. — А кататься на велосипеде отпала всякая охота. Еще и стали собираться тучи. Я остановился на вашей улице, чтобы купить воды, заметил грузовик, подошел ближе… Ты стояла такая растерянная и несчастная, что я не мог поступить иначе — предложил свою помощь. Вот и все.

Вскидываю руки.

— Только не надо меня жалеть! Я… — Останавливаю себя, пытаюсь успокоиться. Это после гибели Ричарда я стала такой нервозной — могу вспыхнуть совсем без причины, точнее причины есть, но они во мне, остальное тут ни при чем.

Дэниел протягивает вперед руку.

— Я не жалею тебя, то есть тогда, конечно, пожалел, но… это не та жалость, какую испытываешь к беспомощным и ни на что не годным, — с чувством и торопливо уверяет меня он. — А совсем другая — к взрослому, самостоятельному человеку, по воле обстоятельств оказавшемуся в затруднительном положении. Я не жалею тебя… — медленно и четко повторяет он.

Пытливо всматриваюсь в его лицо, желая определить, не кривит ли он душой.

— Правда?

Дэниел улыбается так, будто перед ним умилительно забавный ребенок, но при этом я почему-то не чувствую себя ущербной, даже вздыхаю с облегчением.

— Разумеется, правда, — бормочет он.

— Тогда… — Я повожу плечом. В самом деле, неужели человек не может просто так взять и помочь кому-то, не подразумевая ничего плохого? — Тогда… ладно.

Лицо Дэниела озаряет улыбка.

— Вот и хорошо, — Он оживляется. — Так как насчет сборки? Доверишь это дело мне?

— Тебе что, больше нечем заняться? — улыбаясь спрашиваю я.

Дэниел быстро качает головой.

— Совершенно нечем. А мне без работы никак нельзя — руки начинают страшно зудеть, — говорит он с потешной серьезностью.

Смеюсь.

— Может, тебе просто стоит обратиться к дерматологу? Пройдешь курс лечения — и не будет мучить зуд.

— Еще скажи: надо хоть раз в неделю мыть руки с мылом. — Дэниел криво улыбается и вновь становится самой серьезностью. — Я обращался, и не только к дерматологу, но и к психиатру. Совет дают один: жаждешь поработать — работай! Сегодня мне необходимо собрать детский гарнитур. Или пропаду.