По прихоти судьбы - Страница 11

Плетусь назад в дом сама не своя. Дня безумнее, чем этот, в моей жизни давненько не случалось. Никто ни в чем не виноват, все желают друг другу добра, и каждый неизвестно от чего страдает…

С минуту стою посреди прихожей совершенно потерянная. Потом скрепя сердце задумываюсь о том, как теперь быть с Роузмари. Решение приходит мгновенно: позвоню ей завтра или сегодня же, позднее, когда провожу Дэниела, и наконец успокоюсь. Иной раз беседовать по телефону гораздо легче, только бы не дрожал голос. Того же, что отражается в твоих глазах, и сидишь ли ты, нервно покачивая ногой, или расхаживаешь из угла в угол, никто не видит.

А с Дэниелом… Задумываюсь, понял ли он, что произошло нечто крайне неприятное, слышал ли мои крики. Может, да, а может, и нет. У Лауры столь звонкий голосок и болтает она так непрерывно, что заглушает все прочие звуки вокруг. А внезапную бледность Роузмари Дэниел мог принять за что угодно, например за признак некой болезни, или вообще не заметить.

Уверяя себя в том, что он взглянул на наши странности именно так, иду в ванную на первом этаже и споласкиваю лицо холодной водой, чтобы скорее улеглось волнение. Поднимаю голову и внимательно смотрю на свое отражение в зеркале.

Глаза немного красные, волосы слегка растрепались, щеки бледные, как обычно последние два года… Но глаза сияют странным новым блеском, а губы алее обыкновенного, будто пробудились от затяжной спячки и снова мечтают о поцелуях… Черт! Я только что чуть ли не клялась Монтгомери, что ни о чем подобном и не помышляю. А сама…

Легонько шлепаю себя по губам. Вытираю лицо полотенцем и проверяю, не высохла ли одежда Дэниела. Джемпер еще влажноват. А джинсы сухие. Пятна, по счастью, исчезли бесследно, хоть я так и не поняла, что за гадость была в кукольном кофейнике.

А почему, собственно, я стала оправдываться? — вдруг задумываюсь я. Что, если бы у нас с Дэниелом в самом деле завязался роман? Готова ли я? Имею ли право?

Провожу рукой по его джинсам, пытаясь представить, что мы стали встречаться. Чувства в груди смешиваются, и ничего невозможно понять…

На ум вдруг приходит другая мысль, и я вмиг спускаюсь с небес на землю: а есть ли основания полагать, что Дэниел не прочь вступить со мной в близкие отношения? Может, он такой по натуре: помогает всем, кто в этом нуждается, и не подразумевает больше ничего?

Краснею от стыда, обхватываю голову руками. Кажется, я по случайности зашла в лабиринт, блуждаю по нему целый день и никак не найду выхода…

Стою в растерянности, не знаю, как долго. Потом вдруг спохватываюсь, подставляю под кран с холодной водой голову, быстро вытираюсь махровым полотенцем, зачесываю мокрые волосы назад, утягиваю их резинкой в хвост и, глубоко вздохнув, иду в детскую.

Поднимаясь по лестнице, с содроганием раздумываю о том, не ждет ли меня очередной сюрприз. Что, если Лаура все-таки узнала отцовскую одежду? Что, если рассказала Дэниелу о нашей беде? Или стала задавать идиотские вопросы вроде: нравится ли вам моя мама?

Первое время она все не могла взять в толк, что случилось с папой, хоть я и не морочила ей голову сказками о том, что он в длительной командировке и когда-нибудь непременно вернется. Честно поведала, что папы больше нет. Целый год она ждала его, без конца заводила о нем речь, потом мало-помалу стала свыкаться с мыслью, что ее мечтам не сбыться. А около полугода назад начала задавать мне странные вопросы: почему все тети с дядями, а ты всегда одна и одна? Почему у Сэнди и Кэрри два папы, а у меня ни одного?

Признаюсь, я даже забила тревогу. Обратилась к своему врачу, и он спокойно объяснил, что девочке хочется, чтобы в доме рядом с мамой был мужчина. До меня стало доходить, что, хоть Лаура и помнит своего папу, она не сознает всю глубину приключившегося с ним несчастья и инстинктивно ждет, что жизнь придет в норму. Впрочем, я, конечно, не рассказала ей всех подробностей его гибели. Для этого она еще слишком мала и чиста душой.

Приближаясь к детской, на миг закрываю глаза и прислушиваюсь. Тишина. Странно…

Заглядываю внутрь и замираю от неожиданности: Лаура сидит на плечах у Дэниела, он стоит лицом к высокому шкафу и одной рукой держит ее ножку, а в другой у него — пакет с мелкими игрушками, которые раньше стояли на полке, а со вчерашнего утра лежали у меня в спальне. Лаура роется в пакете, достает в какой-то определенной последовательности своих медвежат и русалочек и, сложив губки бантиком, с серьезным видом расставляет их на шкафу.

Улыбаюсь и вздыхаю. Вытирать пыль из-под таких игрушечных выставок — сущая пытка.

— Тебе же их будет не видно с пола.

Дэниел и Лаура одновременно поворачивают головы. Мордашку Лауры освещает гордая улыбка.

— Я уже навожу порядок!

Порядок! Что тут скажешь? Впрочем, это ее комната, и соваться в ее дела со своими указаниями я не желаю. Моя дочь взрослеет, в ней формируется личность с индивидуальным вкусом и взглядами. Дэниел терпеливо держит на весу руку с пакетом, будто служит у Лауры своеобразной подставкой.

На ее личике внезапно отражается тревога.

— Не увижу с пола?! — восклицает она, только теперь осознав смысл моих слов. — Ну-ка, Дэн, поставь меня, пожалуйста, на пол. Я посмотрю на них.

Дэниел с невозмутимым видом выполняет ее просьбу. Я едва сдерживаюсь, чтобы не прыснуть. Моя дочь ведет себя с Дэниелом, как с давним приятелем, причем ровесником. Напускаю на себя строгости.

— Лаура! — Они вновь как по команде вместе поворачивают головы и смотрят на меня в полном недоумении. — Какой еще Дэн? — спрашиваю я. — Так запросто называй мальчиков во дворе или в садике! А это мистер Суитмен, понимаешь?